HEARTLAND. ГЕОСТРАТЕГИЯ. ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК.

“История повторяется” - выражение, ставшее азбучной истиной. Схожесть событий, процессов и сюжетов, отделенных друг от друга веками и тысячелетиями, возникает во множестве аспектов на самых различных уровнях исторического бытия человечества - от личных судеб до взаимодействия цивилизаций.
Нас будет интересовать в этой работе особый род повторяемости исторических событий. Мы определим его как схожесть пространственных конфигураций разновременных этнических и культурных систем. Эта схожесть наблюдается как в статике пространственного расположения таких систем, позиций, которые они занимают на определенных территориях (синхронический аспект), так и в динамических процессах изменения такого пространственного расположения в результате миграций, войн и т. д. (диахронический аспект).
Поясним, о чем идет речь.
Наиболее известные примеры схожести пространственных конфигураций настолько очевидны и легко объяснимы, что мы о них просто не задумываемся. Если говорить о пространственных позициях – такие страны, как, например, Египет или Италия, чьи очертания на современной карте практически совпадают с их границами в древности. Есть и менее очевидные вещи. Допустим, совпадение границы Римской Империи в Западной Европе с современной линией раздела между странами и территориями с доминированием протестантского и католического вероисповедания. (Разумеется, имеется в виду лишь общее совпадение).
Если брать диахронический аспект того явления, о котором идет речь, можно назвать, к примеру, перманентные миграции племен и народов из Центральной Азии в Восточную Европу (скифы, аланы, гунны, авары, тюрко-хазары, кипчаки-половцы, монголы, ойраты-калмыки), при практически полном отсутствии аналогичных движений в противоположном направлении, или периодические движения народов и культур из континентальной Северной Европы (современные территории Польши и Германии) на Украину и в Причерноморье (культуры ленточной керамики, воронковидных кубков, шаровидных амфор, миграция предков создателей катакомбной культуры, зарубинецкая культура, готы и другие восточногерманские племена, литовско-польская экспансия средневековья).
Безусловно, каждый отдельный исторический эпизод легко поддается объяснению. Более того, в ряде случаев предлагалось объяснение и закономерностей, лежащих в основе подобной повторяемости исторических сюжетов. Однако, как правило, они лежали исключительно в плоскости географического, а, точнее, даже экологического детерминизма, как к примеру, у Льва Гумилева, объяснявшего движения степных народов чередованием сухих и влажных периодов в евразийских степях. Спору нет, в круг причин миграции часто входят разнообразные экологические коллизии. Тем не менее, автору представляется, что дело не только, и не столько в них.
В мире, не суть, древнем или современном, взаимодействие между различными политическими, культурными, этническими системами всегда представляло собой сложную диалектику соперничества и сотрудничества.
<< 1. Названные определения этих систем есть, скорее, аспекты их существования. В любом случае, подобные системы о бладают определенным внутренним единством и противопоставлены другим аналогичным системам. Как назвать такие системы одним словом? А. Зиновьев предлагает слово “человейники”, по сути совершенно правильное, несмотря на издевательский подтекст. На практике, если во взаимоотношения между отдельными людьми время от времени вплетаются мотивы, не принадлежащие к основным поведенческим инстинктам животного мира, то во взаимоотношениях внутри человеческих сообществ и между оными это, мягко говоря, отнюдь не очевидно (естественно, если убрать весь пиар, окружающий оные взаимоотношения). Но мы все же людей и их сообщества, особенно, когда речь идет о древности, скорее любим, чем ненавидим (любовь, как известно, иррациональное чувство), поэтому будем пользоваться нейтральным понятием “макроколлектив”. >>
При этом соперничество часто преобладало, поскольку любая система стремится к развитию, входя в противоречия со своими соседями. Рост этих противоречий неизбежно приводит к конфронтации и войне, отнюдь не обязательно выражающихся в прямых военных столкновениях. Мы были свидетелями эпохи холодной войны. Те же методы широко применялись и в древности – достаточно вспомнить проблему открытия китайских приграничных рынков в эпоху Империи Хань.
<< 2. От Сунь-Цзы “Лучшее из лучшего – покорить нужную армию, не сражаясь…” до Бэзила Лиддел-Гарта “Стратегия непрямых действий” – название фундаментального труда говорит само за себя – выдающиеся военные теоретики четко артикулировали преимущества бескровных побед. С этой точки зрения военные и квазивоенные действия в рамках взаимодействия “кочевой мир – цивилизация” заслуживают пристального внимания. В особенности со стороны степняков, ибо победить в прямом военном конфликте с цивилизацией они не могут в принципе, из-за несопоставимости ресурсных потенциалов. >>
В этих условиях конкуренции, частенько переходящей в открытые военные конфликты, имеет полный смысл рассматривать ход исторических коллизий, происходивших между такими системами, пользуясь понятийным аппаратом, созданным в особой науке – аналитической стратегии. Разработанные военными теоретиками двух последних веков, концептуальные положения этой науки позволяют намного более полно и глубоко анализировать пространственные позиции, занимаемые известными из истории человеческими макроколлективами – племенами, народами, государствами и цивилизациями. Важно, что, в свете такого анализа, экологические особенности занимаемой такой системой территории и их динамика являются, хоть и первостепенным, но, тем не менее, всего лишь одним из факторов ее пространственной позиции.
Нет смысла излагать здесь конспект основных понятий аналитической стратегии. Далее, при использовании этих понятий в работе, даются краткие сноски с пояснениями.
<< 3. Желающие ознакомиться с кратким, но весьма вразумительным курсом основных понятий аналитической стратегии могут обратиться к комментарию С. Переслегина к книге Эриха Манштейна “Утерянные победы” (Военно-историческая библиотека; издательство АСТ, Москва; TERRA FANTASTICA, СПб; 1999), там же список основных работ для более углубленного изучения дисциплины. >>
Данный же опус, строго говоря, является скорее синтетическим и спекулятивным, нежели аналитическим. То, что пространство земной поверхности имеет блоковую структуру, представляет собой самоочевидную вещь, не нуждающуюся в доказательствах. Рассматривая ход исторических событий, в частности, их повторяемость, можно наметить общую схему таких блоков, периодически служащих пространственной базой для тех или других макроколлективов, проанализировать позиции в этих блоках, используя, в том числе, подходы, применяющиеся в аналитической стратегии, и, в конечном счете, попытаться предложить более или менее непротиворечивое объяснение закономерностей, лежащих в основе такой повторяемости.
История народов и государств евразийских степей представляет собой, вероятно, самый благодарный материал для такого исследования. Конкуренция между различными макроколлективами здесь весьма высока, военная составляющая их политики гипертрофирована, исторические процессы гипердинамичны, принципы, лежащие в основе экономических и социальных систем, военного дела мало менялись в течении трех тысяч лет. В результате, повторяемость исторических событий достаточно высокая, чтобы можно было выявить искомые закономерности.


I

Речь сейчас пойдет о кочевой Великой степи. Система факторов, описываемая ниже, работает в полной мере только в эпоху кочевых милитаризованных обществ. Временные рамки ее - начало I тысячелетия до нашей эры - XVIII век нашей эры.
<< 4. В середине XVIII века с гибелью последней кочевой империи – Джунгарского ханства – территория степи оказывается разделена между двумя оседлоземледельческими государствами – Россией и Китаем (по меткому выражению петербургского археолога Игоря Грачева – “Два брата Каина зарезали третьего – Авеля”). С этого времени кочевой мир прекращает существовать в качестве самостоятельной политической силы. Судя по всему – безвозвратно. >>
До этого эти факторы отчасти действуют, но не образуют столь непреложной системы.
Вкратце суммируем результаты процессов, происходивших в степи на рубеже эпох.
В ходе войн смены династий в Китае, вовлеченная в них часть степного населения осваивает для себя новый образ жизни. Почувствовав вкус быстрой и легкой военной добычи, степняки моментально в историческом масштабе совершенствуют вооружение, тактику и стратегию. Важнейшей инновацией становится массовое распространение верховой езды. В результате, за счет резкого повышения мобильности военных отрядов, степняки получают колоссальное военное преимущество. Базой степной экономики становится набег на оседлоземледельческие цивилизации.
Резкий рост милитаризации общества накладывает отпечаток на все стороны его жизни. Решающее значение приобретает мобильность хозяйства, что выражается в изменении состава стада, распространении разборных жилищ и исчезновении начатков земледелия. Формируется идеология героического мира. Возникают предпосылки для становления крупных племенных объединений.
В общем, на просторах Центральной Азии возникает скифский мир и начинается история кочевых обществ Евразии.
Естественно, в культурно близкой среде степных кочевников, основные технологические инновации (включая массовое распространение верховой езды) практически моментально распространяются вплоть до западных пределов степи (киммерийская волна). Трудно сказать, насколько она была поддержана конкретными миграциями центральноазиатских племен. Какие-то движения, несомненно, имели место, но массовых исходов, похоже, не было. Их время придет немножко позже. Пока же новые веяния лишь всколыхнули степное море западнее Джунгарских ворот. От Дуная до Алтая так называемая “киммерийская эпоха” - это, скорее, предчувствие нового мира, нежели его становление. Для прорыва в новую эпоху требовался весь комплекс факторов, а он-то и существовал только в Центральной Азии. И важнейшими из них становились факторы геостратегические.
Остановимся на этом подробнее. Сверхмобильность всадничества резко расширила для степняков пространство возможностей (как в прямом, так и в переносном смысле). Если в эпоху поздней бронзы оперативное пространство военных отрядов не превышало десятков километров, то сейчас относительно легко стало быстро перебросить войска на расстояние в несколько сотен километров. Расширившийся масштаб операций имел два важнейших следствия.
Первое. Стала возможной прямая устойчивая связь между степными пространствами по обе стороны центральноазиатских пустынь, между “северными” и “южными” степями. Это позволяло организовывать военные акции против высокоразвитых оседлоземледельческих цивилизаций (в данном случае - Китая) по принципу “тыловых баз” - “аэродромов подскока”, при этом первые оставались полностью неуязвимыми для противника, а вторые - частично, в силу мобильного хозяйства.
Второе. Внезапно сформировавшеся военное превосходство степняков в еще большей степени проявилось по отношению к племенам, обитавшим в лесном поясе, что повлекло формирование устойчивых даннических отношений между лесными и степными народами. Возник геостратегический тыл степи - ее ресурсная база и, одновременно, надежное убежище на случай масштабных военных акций основного противника.
Таким образом, определилась “идеальная” - наиболее устойчивая и перспективная пространственная модель существования крупного племенного протогосударственного объединения. Она включала четыре территориальных стратегических компонента.
Первый. “Оперативное пространство фронта”. Территория оседлоземледельческой цивилизации, досягаемая для мобильных отрядов степняков. Глубина этой зоны изменчива и зависит от конкретного соотношения сил на данный момент. Главный ресурс территории - военная добыча в любых ее формах - от престижных вещей и драгоценностей до “живого товара” - пленных.
Второй. “Прифронтовая полоса” или “Оперативный тыл”. Степные территории к югу от пустынь. В случае Центральной Азии начала I тысячелетия до нашей эры - прежде всего Ордос и Хэси. Преимущества и недостатки, вытекающие из близости к зоне военных действий. С одной стороны, возможность быстрого реагирования на возникшие военные возможности и “снятия сливок” при ослаблении противника. В недолгие периоды мирных отношений - выгоды приграничного обмена и торговли. С другой - относительная уязвимость. (Забегая вперед, скажем, что при устойчивом развитии цивилизации и бесперспективности военных набегов часто становится ее буферной зоной. В таком случае население несет функции охраны границ и инкорпорируется в социальную систему государства, а племенная аристократия служит резервом пополнения военной элиты. Выходцы оттуда нередко бывают основателями династий в оседлых империях).
Третий. “Тыловая база”. Степные пространства к северу от пустынь. У крупных племенных объединений - их основная территория, домен и местопребывание центральной власти. Также основная база “мирной” экономики. Одним словом - центр. Почти недосягаем для ответных акций противника. Между территориями к северу и югу от пустынь наблюдаются колебания населения в зависимости от военной слабости или силы цивилизации.
Четвертый. “Геостратегический тыл”. Юг лесной зоны к северу от основных кочевий. Ресурсная база, источник дополнительных войсковых контингентов при крупных поражениях и масштабных военных акциях. Среди богатств, поставляемых этой зоной - универсальная валюта древности и средневековья - меха. Надежное временное убежище.
Описываемая структура может быть сведена к трехчленной, где второй и третий компонент рассматриваются, как системное единство. Собственно, такая четырехкомпонентность - идеальный случай, существующий далеко не везде и не всегда. Однако именно подобная структура привела к возникновению кочевого мира. Кроме того, для кочевых народов она была оптимальной, и, в какой части степного пояса они бы не находились, по возможности они выстраивали нечто подобное. Там же, где это было невозможно, система легко редуцировалась в трехкомпонентную или даже еще проще.
Легко заметить, что в пределах Великой Степи территории, входящие в состав такой системы как бы нанизаны на географическую ось “север”-”юг”. По этой меридиональной оси происходят контакты степного общества с хозяйственными и социальными системами другого типа. Чем оптимальней (для кочевников, естественно) организовано это взаимодействие, чем проще его осуществлять, тем сильнее кочевые общества. Однако, это не единственная, а, часто, и не самая главная проблема, с которой племенное объединение кочевников сталкивается в своей внешней политике. Есть еще себе подобные. Взаимоотношения с ними определяют историческую судьбу степного кочевого объединения даже в большей степени, чем разнообразные контакты с оседлоземледельческой цивилизацией. И в этих взаимоотношениях огромную роль играет геостратегическое положение племенных союзов.


II

Пространство евразийских степей неоднородно, в нем существуют несколько больших и десятки малых блоков, разделенных более или менее труднопроходимыми преградами. Наиболее общее деление - трехчастное, обусловленное географическими, а, еще в большей степени, историческими реалиями. Это степи Восточной Европы, степи Казахстана и степи Центральной (синонимы - Срединная, Внутренняя) Азии.
<< 5. Казахстан охватывает лишь центральную широтную полосу этого региона. К югу от него располагаются степные и полупустынные участки вблизи среднеазиатских оазисов, к северу - степи и лесостепи юга Западной Сибири и Зауралья. Поэтому наиболее верное название для этой части Великой степи - сибирско-среднеазиатские степи. Мы будем пользоваться как одним, так и другим. >>
Центральная Азия отделена от Казахстана горными хребтами с двумя проходами - Джунгарскими воротами и долиной Черного Иртыша.
<< 6. Нам известны два древних названия этого великого водораздела - античное - Имавские горы, хребет Имаус - и китайское - Цунлин, Луковые горы. К сожалению, современная география не рассматривает эту систему горных стран, как единое целое. А жаль! Нет смысла здесь разбирать, насколько оправдан взгляд на эту совокупность горных хребтов, как на целое, с точки зрения физической географии, но в любой разновидности “социальной” географии – исторической, политической, экономической – эта система всегда дает о себе знать. Ее значение в древности и средневековье достаточно освещено в этой работе. Что касается современности, то в течении почти полутора веков здесь проходит граница между Россией – СССР – СНГ и Китаем. >>
Менее очевидна с географической точки зрения граница между степями Казахстана и Восточной Европы. Здесь коридор между естественными преградами - Уралом и Каспием достигает 600 километров. Как правило, он жесткой преградой и не является. Границы крупных кочевых обществ Восточной Европы нередко достигают Хорезма, а казахстанско-среднеазиатских степей - Нижнего Поволжья. Впрочем, и Джунгарские Ворота тоже не являются непреодолимым разделом. Нам известны периоды в истории некоторых степных объединений, когда они контролировали территории по обе стороны от них. Да и о каких непреодолимых барьерах здесь может идти речь, когда перевалы Гиндукуша с Хайберским проходом - ворота в Северную Индию - преодолевались ими за историческое время более десятка раз!
Однако, обособленность и определенная самодостаточность каждого из этих крупных блоков заметна в истории последних трех тысяч лет достаточно четко. Конкретные сюжеты, по крайней мере, часть их, мы разберем потом, а сейчас коснемся природы этой обособленности.
Чисто географические факторы здесь играют отнюдь не главную роль. Такое трехчастное разделение степи имеет прежде всего геостратегические причины.
Что бы по этому поводу не говорилось номадофилами, кочевой степной мир не представляет собой самодостаточное культурно-историческое явление. Это не значит, что он не способен к саморазвитию. Еще как способен, может быть, более, чем любая из оседлоземледельческих цивилизаций! Тем не менее, практически, все впечатляющие технологические, социально- политические, культурные инновации степняков являются ответами на вызовы соседних цивилизаций, попыткой добиться преимущества или, в худшем случае, равновесия.
<< 7. Это вообще проблема не только степняков. Скорее, это общая проблема столкновения более развитых и более отсталых обществ (варварства и цивилизации, например). Само присутствие более развитого общества под боком неизбежно означает общий структурный кризис для менее развитого. Начинается этот кризис с идеологической сферы, поскольку членов общества начинает тревожить вопрос, почему они живут хуже, чем соседи. Прежняя модель перестает устраивать, и социальная система вынуждена или перестраиваться по образу и подобию соседних обществ, или за счет масштабных инновационных проектов менять свою структуру в иных направлениях. Пример первого пути – пережитое всеми нами крушение советского блока. Пример второго – возникновение кочевого мира.>>
Только во взаимодействии с ними этот мир в полной мере обретает себя, на контрасте с ними совершает свой неоспоримый вклад в мировой культурно-исторический процесс. Сама описанная выше идеальная модель пространственной базы степного общества неизменно предполагает существование оседлоземледельческой цивилизации. Потеря непосредственного контакта с этим миром резко сужает пространство возможностей степного социума. Недаром в степях Северного Казахстана и Южной Сибири, территорий степи, наиболее удаленных от земледельческих центров, так никогда и не возникло сколь-либо могущественного племенного объединения или государства.
Трехчастное деление Эранвежа в эпоху кочевников обусловлено взаимодействием каждой из его частей с различными цивилизациями. В Центральной Азии это Китай, в Казахстане - Иран (включая земледельческие регионы Средней Азии), в Восточной Европе - Балканы и Ближний Восток. Фактически, пребывающие на территории одной из этих частей евразийской степи народы с жесткой необходимостью ориентируются на близлежащую цивилизацию. Можно сказать, что они находятся в сфере притяжения этого культурного центра. Три части степи - три сферы притяжения. Перемещаясь из одной части степи в другую, степняки не меняли модель, но меняли партнера-антагониста.
Естественно, внутри каждая из частей Великой степи также не представляла собой однородного пространства. О западных и центральных частях степи мы будем говорить позже, сейчас же рассмотрим Восток степи - колыбель как самого кочевого мира, так и большей части масштабных исторических событий в его пределах.
Прежде всего - почему именно так? Почему отправной точкой событий в евразийских степях в железном веке, как правило, служит именно Центральная Азия?


III

События, предшествующие возникновению кочевого мира, показывают, что в конце эпохи бронзы экспансия населения степей идет по всем направлениям. На западной окраине степи при непосредственном участии степных культур формируется культурный блок Сабатиновка-Ноа-Кослоджень, ставший впоследствие фундаментом фракийского культурного мира. По всему югу, от Азербайджана до Бактрии и Северной Индии, разворачивается вторжение индоиранских срубно-андроновских племен, и время рубежа тысячелетий даже имеет общепризнанное название “эпоха варварской оккупации”. Среди этих событий определенное давление степняков на Китай эпохи смены династий отнюдь не выглядит чем-то экстраординарным.
Безусловно, все так. Но именно здесь, при том, что общая тенденция была та же, колоссальную роль начали играть особые, характерные только для этой территории географические, геостратегические и культурно-исторические факторы. Можно сказать, что рождение кочевого мира произошло в результате сложившейся на востоке степей уникальной констелляции этих факторов.
Первое. Именно здесь степной мир вошел в непосредственное соприкосновение с мощной и высокоразвитой для своего времени, и что еще более важно, внутренне цельной, интенсивно растущей и развивающейся цивилизацией. До этого мобильные скотоводы степи сталкивались либо с дальней и достаточно “варварской” периферией цивилизаций, либо, в результате дальних передвижений, попадали в центральные области, но лишались при этом всякого тыла (митаннийские арии). Кроме того, китайская цивилизация, с которой возник контакт, была максимально чуждой степнякам по своим культурно-историческим корням.
Из разнообразных последствий упомянутых фактов важнее всего то, что это крайне затруднило классическую экспансию в форме постепенного, “ползучего” расселения на территории оседлой цивилизации. А именно это происходило в то время на южных и западных границах Великой Степи. Здесь же степняк однозначно воспринимался, как чужой. Он мог быть привлечен, как военный союзник, однако физическое присутствие степного населения на китайской земле было крайне нежелательно и терпелось только до тех пор, пока не хватало сил его изгнать. Более того, в моменты ослабления натиска кочевников, китайское население само немедленно начинает освоение прилегающих территорий (Хэси).
Второе. Именно в Центральной Азии конфигурация ландшафтных зон максимально благоприятствовала возникновению упомянутой выше системы стратегической и оперативной связи между южными и северными степями. Что от Халхи до Ордоса, что от Монгольского Алтая до Хэси - несколько сот километров по каменистым пустыням и полупустыням. Расстояние, крайне труднопроходимое для пехоты и колесничных отрядов, но вполне доступное для конницы. В отличие, например, от Средней Азии, где преодолеть песчаные Кызылкумы или Каракумы на лошади крайне затруднительно, а Семиречье вполне проходимо для пехоты. Или от Восточной Европы, где экстрааридные территории почти отсутствуют.
Сложившееся положение в аналитической стратегии называется односторонне блокированной позицией.
<< 8. Согласно определению из «Основных понятий аналитической стратегии» Сергея Переслегина, взаимно блокированная позиция - когда связность позиции при малых изменениях в линии фронта у обоих сторон уменьшается при наступлении и не убывает при отступлении. Когда это касается только одной стороны, говорят об односторонне блокированной позиции. (Связность - возможность устойчивой и быстрой коммуникации, прежде всего - переброски войск, между различными участками фронта и между фронтом и тылом). Собственно, перманентно возникающий в различные эпохи военно-стратегический паритет между оседлоземледельческой цивилизацией и крупными кочевыми объединениями (Хань и Хунну и т. д.) при несопоставимых экономических и людских резервах, объясняется, в частности, столь же несопоставимым превосходством кочевников в связности их позиций. Это прекрасно понимал, в частности, император У-Ди, бросивший колоссальные ресурсы только на то, чтобы доставить в Китай “небесных коней” среднеазиатских пород, быстрых, сильных и выносливых.>>
Фактически, все I тысячелетие до н. э., от Смены Династий до эпохи Хань китайская цивилизация, несмотря на свое бурное развитие, на севере находится в стратегической обороне, временами, правда, активной. Зафиксированный на тысячелетия символ этого - Великая Китайская Стена.
<< 9. Здесь нет возможности рассматривать влияние, которое оказала продолжавшаяся столетиями “северная” степная война Дренего Китая на развитие китайского военнного искусства. Отметим лишь, что, как и обратное влияние, оно не могло быть незначительным. В частности, на самом доступном для изучения уровне – оружия и другого военного снаряжения – это взаимовлияние прослеживается достаточно четко, начиная с эпохи дома Инь. С другой стороны, кампания Иданфирса против Дария может служить просто иллюстрацией к Сунь-цзы. (Полным разгромом на порядок превосходящей персидской армии она не кончилась лишь потому, что опытный полководец Дарий Великий не дал заманить себя в ловушку. “А вот троньте наши могилы предков, и тогда узнаете, будем ли мы сражаться…”) Вопрос этот никогда не исследовался потому, что у европоцентристской военно-исторической науки в лучшем случае хватало беспристрастности признать некоторые стратегические таланты у Чингис-хана и его сподвижников. Остальные же военные и государственные деятели степных народов были в их представлении просто жадными бесчеловечными разбойниками.>>
Естественно, для решающего сдвига требовались все соответствующие технологические предпосылки. Главной из них было использование степными племенами в течении многих сотен лет боевых колесниц. Это позволило и приобрести необходимые навыки в тренинге лошадей, и овладеть начатками верховой езды (коней практически невозможно выпасать пешком). Но, вероятно, самое основное - четкое осознание преимущества мобильности в ходе военных столкновений. Далее, когда коса возросших аппетитов степняков нашла на камень жесткого сопротивления их амбициям не менее пассионарного раннечжоуского Китая, последовал просто переход от мобильных средств поля боя, которым являются колесницы, к средствам, позволяющим достичь мобильности на оперативно-тактическом, а, с учетом возможности преодоления пространственного разрыва между северными и южными степями, и стратегическом уровне - конным отрядам и ордам.
<< 10. Просматриваются два варианта использования боевых колесниц в древности, впрочем, вовсе не исключающие один другого. Один, свойственный обществам цивилизаций (Египет, хетты, персы, Китай и т. д.) – соединение в отряды, таранящие оборону противника на поле боя. Другой, дошедший до нас благодаря героическим эпосам полуварварских или варварских обществ – “Илиаде”, “Махабхарате”, “Быку из Куальнге” - средство доставки по полю боя к месту поединка. В этом случае в колеснице хранится немалый запас оружия и амуниции. Представляется, что этот способ более ранний и восходит к раннему бронзовому веку Северного Причерноморья (статусные погребения с повозками ямной и новотиторовской культур). Он же, видимо, обусловил и очень долгое, вплоть до начала нашей эры, использование боевых колесниц у кельтов, в чьей культуре экстремальное значение придавалось поединкам. “Никому не уступай дороги, никогда не отказывайся от поединка, никому не называй своего имени…”.>>
Рассмотрим, как данная ситуация развивается в пространствах Центральной Азии. Финал бронзового века ознаменован в западной части региона бурным развитием карасукской и подобных ей культур. Факторы, обусловившие это развитие - мощный андроновский культурный импульс с запада и начало интенсивных контактов с китайской цивилизацией.
<< 11. У нас есть одно историческое свидетельство, которое мы можем связать с возросшим давлением на восток в результате андроновской волны. В 1327 году до нашей эры Чжоуский клан возвращается из западных степей на китайскую границу, “гонимый жунами”. Это событие идеально совпадает по времени с излетом андроновского импульса в центральноазиатских степях (XIV век до нашей эры)>>
Уже тогда заметна милитаризация общества. Декоративно-прикладное искусство переключается, прежде всего, на оружие, а основными сюжетами наскальных изображений становятся колесничные сражения.
Сейчас практически нет сомнений в принадлежности носителей «квазикарасукских» культур запада Центральной Азии к восточным индоевропейцам.
<< 12. В данном случае термин “восточные индоевропейцы” означает не лингвистическое деление индоевропейской семьи языков, а их географическое положение в пространстве, занимаемом имеющими общее происхождение индоевропейскими племенами (индоевропейской ойкумене). С этой точки зрения “восточными” являются степные индоевропейцы бронзового и железного веков - арии-индоиранцы и тохары. Помимо них в раннеевропейской ойкумене выделяются индоевропейцы “северные” – германо-балто-славяне, “южные” – балканцы и анатолийцы, включая древних греков и армян и “западные” – кельты и италийцы.>>
Территория, занимаемая этими племенами в Центральной Азии, включает в себя Джунгарию, Западную Монголию, Хэси, а из горных районов - Саяно-Алтай, Западный Хангай и Северный Тяньшань. В своем продвижении на восток они достигают в северных степях - 102, в южных - 104 меридиана восточной долготы и упираются - на юге в Китай, на севере - в Халху. Кроме того, эти племена, вероятно, уже тогда приходят в Синьцзян - Западный Край, занимая оазисы южных предгорий Тянь-Шаня, Турфан, бассейн Тарима.
На юго-востоке восточные индоевропейцы дошли до района современной границы между провинциями Шэньси и Ганьсу, и остановились, “упершись” в коренные земли китайской цивилизации.
Что остановило их продвижение в северных степях? В Центральной и Восточной Монголии нет выразительных памятников этого времени. Культура плиточных могил возникает позже, и под явным карасукским влиянием. Тезис о том, что карасукская волна остановилась там на излете, исчерпав свои возможности, тоже сомнителен, хотя бы в силу того, что памятники, оставленные ею в районе этого пресловутого “излета” - одни из наиболее ярких.
Вероятно, дело в том, что начавшиеся на юго-востоке контакты с Китаем надолго замкнули внимание всей пассионарной части карасукского населения на себя. Халха, разумеется, не была безлюдной территорией, и ее население обладало элементарными возможностями противостоять вялотекущей экспансии. Военная активность же там не сулила особых дивидентов. Гораздо большие тактические выгоды можно было получить, привлекая диковатых, но храбрых протоалтайцев к военным кампаниям в Китае в качестве “младших” партнеров. Схожий процесс, видимо, происходил и в непосредственной близости от границ Китая, в районе большой излучины Хуанхэ.
<< 13. Этническая атрибуция тогдашнего населения Халхи и Восточной Монголии, как протоалтайцев (предков народов алтайской языковой семьи, включающих тюрков, монголов и тунгусо-маньчжур), не бесспорна, но весьма вероятна. Антропологический тип - центральноазиатские монголоиды, в более поздние эпохи на этой территории никого, кроме тюрков и монголов, не обнаружено, в языке и культуре последних множество следов контактов на ранних этапах с индоевропейскими племенами.>>
По мере развития ситуации, в процессе войн Смены Династий и последующего образования скифского мира ранних кочевников, племена Халхи, Восточной Монголии и Ордоса эволюционировали вместе с посткарасукскими, восточноиндоевропейскими племенами западных регионов центральноазиатских степей. И уже к началу эпохи Восточно… Продолжение »