…го Чжоу на этих территориях существуют яркие культуры скифского мира, но с монголоидным, протоалтайским населением. С этого момента мы можем говорить о существовании в Центральной Азии в рамках степного кочевнического мира двух культурных блоков - западного посткарасукского восточноиндоевропейского и восточного протоалтайского.


IV

Оба этих блока в рамках степной кочевой геостратегии являются абсолютно независимыми и самодостаточными. Структура их территориальных компонентов представляется следующей (о протоманчжурском блоке далее).

Восточноиндоевропейский блок (скифы, юэчжи, усуни и т. д.)

“Оперативное пространство фронта”. Северо-западный Китай (Ганьсу, Шэньси).

"Оперативный тыл". Хэси.

“Тыловая база”. Джунгария, Монгольский Алтай, Западная Монголия.

“Стратегический тыл”. Российский Алтай, Тува, Минуса.

Протоалтайский блок (хунну, дунху и т. д.)

“Оперативное пространство фронта”. Северный Китай (Шаньси, Шэньси, Хэнань)

"Оперативный тыл". Ордос, Иньшань.

“Тыловая база”. Халха, Восточная Монголия, Хэнтэй.

“Стратегический тыл”. Забайкалье.

Протоманчжурский блок (ухуани и т. д.)

“Оперативное пространство фронта”. Северо-восточный Китай (Хэбэй, Шаньси, Шаньдун)

"Оперативный тыл". Южная Манчжурия (бассейн Ляохэ).

“Тыловая база”. Северная Манчжурия (бассейн Сунгари).

“Стратегический тыл”. Приамурье, Приморье.

Разумеется, каждый из этих блоков далеко не всегда представлял собой даже очень рыхлое политическое объединение. Напротив, в начале скифского времени локальные военные конфликты были неотъемлемой частью кочевого быта. Бесконечные межклановые и межплеменные “разборки”, степная вендетта, наконец, примитивная и тривиальная кража скота или женщин - эти известнейшие язвы степного общества делали свою разрушительную работу на протяжении всей его истории. (Правда, это обусловило отменную воинскую выучку всех слоев степного населения). Собственно, из-за подобного межплеменного конфликта, проиграв в борьбе за гегемонию на западе Центральной Азии, уходят в начале VII века до нашей эры в свой Великий Западный Поход скифы. Поход, окончательно и бесповоротно сформировавший кочевой мир на всем пространстве Великой Степи.
Однако, не следует забывать и о другом. Появление бесспорного харизматического лидера, неважно, будь то личность, род или племя - существенна лишь способность делом убедить других, что на нем или на них лежить печать избранности - моментально заставляет степняков отложить на время привычные распри и от всей души принять участие в акции, возглавляемой этим лидером. Бытовые дрязги забываются перед лицом Великого Похода. Мне уже приходилось писать (Восточный Эранвеж) о том, что не следует переоценивать кажущуюся монолитность племенных объединений и ранних государств степняков. Точно так же не стоит абсолютизировать и их разобщенность. Просто на любое изменение ситуации степняки - кочевники реагируют настолько гибко, что состояние их социальных систем в любой исторический момент времени весьма эфемерно.
Безусловно, не следует преувеличивать внутреннее единство обоих вышеупомянутых культурных блоков. У нас крайне мало сведений о политической жизни степняков вне пределов Срединной Империи до хуннского взлета рубежа III - II веков до нашей эры, а то, что есть, очень трудно более или менее доказательно интерпретировать. Сумятица сведений о разнообразных шаньжунах и сюаньжунах, красных и белых ди, ханьюй и хуньюй и так далее, могла бы дать что-нибудь определенное при хорошем уровне археологической исследованности территорий, а этого и в помине нет. Приходится руководствоваться общими соображениями и ретроспективно проецировать более поздние ситуации в древность. А более поздняя история (от хуннов и юэчжей до джунгар) недвусмысленно указывает на то, что между Западной Монголией и Джунгарией, с одной стороны, и Халхой с Восточной Монголией, с другой, перманентно возникало политическое и военно-стратегическое противостояние. Кроме того, в эпоху, о которой идет речь, языковая и расовая общность способствовала возникновению политического единства внутри этих блоков в моменты их противостояния, хотя в степи действие этих факторов весьма относительно. Здесь даже религиозные различия отступают на задний план, не говоря уже о расовых. Важнейшим все же является соответствие общему императиву поведения, своеобразному “кодексу чести”.
Существенно, что оба этих блока территориально пересекаются, фактически, только уже в Китае. Другая полоса соприкосновения находится в Монголии, протягиваясь от гор Южной Сибири до пустыни Гоби, и включает в себя область верхней Селенги, Хангай и восток Долины Озер. Здесь нет четко выраженного в ландшафте линейного рубежа, однако, в целом, Западная Монголия этой полосой отделена от Халхи довольно прочно. Во всяком случае, и по археологическим данным, крупных культурных смещений здесь вплоть до хуннского времени не прослеживается, хотя локальные конфликты были, разумеется, неизбежны.
Таким образом, status quo между двумя культурными блоками сохраняется почти на протяжении тысячелетия. Где-то в середине этого временного промежутка начинает формироваться и третий, последний культурно-территориальный блок восточных степей - манчжурский, отделенный от Восточной Монголии Большим Хинганом. Этот территориальный блок обладает значительным своеобразием. Во-первых, в нем отсутствует пустынная полоса. Отчасти ее заменяют горы в районе современного порта Циньхуандао. Во-вторых, климат здесь значительно более влажный, и наряду со скотоводством, значительную роль всегда играло земледелие. В связи с этим, кочевое хозяйство - лишь один из способов призводства на этих территориях, и, со временем, его роль все более и более падает. Но в древности, в хуннское время и в эпоху каганатов манчжурский территориальный блок - самостоятельный игрок на центральноазиатской геополитической сцене. Однако, для выходцев из него господство в степи есть, прежде всего, средство для захвата части, а еще лучше - всего Китая. Меньший разрыв в мировоззрении. Правда, этот блок начнет играть значительную роль лишь в последующую, хуннскую эпоху.
Хотя прямых свидетельств этому в китайских летописях не найдешь, практически не вызывает сомнений то, что в первой половине и середине I тысячелетия до нашей эры политическое и военно-стратегическое преобладание в центральноазиатских степях западного культурного блока никто всерьез не оспаривал. Вполне понятно, почему. Восточные индоевропейцы были движущей силой “кочевой революции” в степном мире на рубеже тысячелетий и максимально использовали все преимущества новой исторической ситуации, в том числе и военное превосходство. Несомненно, что в глазах других народов их правящие кланы, а возможно, что и целые племена являлись харизматическими лидерами. Протоалтайцы неизбежно в этой обстановке оказывались младшим партнерами, учениками. К началу второй половины I тысячелетия, правда, они уже мало в чем уступали учителям. Однако, переломить ситуацию - значило пойти против сохранявшегося в ту эпоху авторитета западных соседей, называемых в китайских летописях юэчжами. Те же даже, вероятно, не предполагали, что их кажущееся незыблемым положение гегемонов Центральной Азии подобно колоссу на глиняных ногах, привычный status quo сохраняется только из-за отсутствия у протоалтайских племен сильного политического лидера, а сами они в исторической перспективе обречены стать изгнанниками далеко на западе, за Луковыми горами.
Дело здесь не в каких-либо исключительных воинских качествах предков будущих тюркских и монгольских племен. Они, скорей всего, были на высоте, но противостояли им тоже отнюдь не любители подставлять правую щеку ударившему тебя по левой. За плечами у восточных индоевропейцев были столетия бесконечных китайских и междоусобных войн. После центральноазиатской катастрофы II века, перегруппировавшись за Имаусом, они буквально сметают с лица земли полное сил Греко-Бактрийское Царство и ставят на край гибели самую могущественную империю Среднего Востока - Парфянское Государство. Мальчиками для битья их никак не назовешь, и всеми приемами степной войны они владеют не хуже.
Ни при чем здесь и мистические пассионарные толчки. Если принять эту версию, то они происходят в районе Халхи чуть ли не каждые два-три столетия.
Дело же в очень простой вещи. Эту истину через семьсот лет уже великолепно понимали имевшие к тому времени историческую ретроспективу алтайские тюрки, после победы над жужанями моментально перенесшие главную ставку в восточные предгорья Хангая.
Хозяева Халхи владеют степями Центральной Азии.
Выше мы рассматривали стратегические преимущества кочевников в пограничной войне с Китаем (ось север-юг). Поглядим теперь, что должно было произойти (и не раз происходило в истории) при конфликте между двумя мощными объединениями степных кочевников, базировавшихся на Халху, Восточную Монголию и Ордос, с одной стороны, и на Западную Монголию, Джунгарию и Хэси с другой (ось запад-восток, характерная для конфликтов между степняками). Как уже говорилось, территориальные базисы, на которых основывается их экономический и военно-стратегический потенциал, схожи по своей структуре. Схожи в общих чертах, но далеко не идентичны в частностях.
Начнем с того, что при сопоставимости пространственного масштаба и экономического потенциала обоих блоков, территориальные компоненты первого расположены гораздо более компактно, что облегчает связь между ними. Путь через пустыню между северными и южными степями здесь на 100-150 километров короче (350-400 и 500-550 км), что существенно уменьшает время, потребное для переброски степной конницы, не делая существенно более уязвимой для китайских войск тыловую базу в северных степях. Это уже увеличивает связность позиции (см. примечание 5).
Далее. Территория большого халхаского блока имеет гораздо большую базу для оперативного маневра в китайских войнах. Если фронт западного блока в Хэси около 100 километров (обходной маневр через пустыню возможен, но труден, а, в случае конфронтации с протоалтайцами, еще и опасен), то ордосский фронт захватывает всю излучину Хуанхэ, а это уже 300-350 километров. Условия для войн с Китаем у второго блока значительно более льготны. А это, напомним, главнейший источник благосостояния и военного могущества центральноазиатских народов.
В случае же прямого военного конфликта между обоими блоками, решающую роль начинала играть связность их позиции в целом. Здесь уже преимущество Халхи и Восточной Монголии было просто бесспорным. Внутри северных степей халхаского блока, а также между ними и лесным стратегическим тылом нет естественно-географических препятствий. В западном пространственном блоке все крупные регионы разделены относительно труднопроходимыми для войск даже в благоприятное летнее время хребтами - Монгольским и Российским Алтаем, Танну-Ола, Саянами. В зимнее же время они практически непроходимы вообще. В мемориальных надписях каганов и бегов II-го тюркского каганата подобному походу посвящены прочувственные строки о “перевалах со снегом глубиной в копье” и “геройстве в пустынях севера”.
Подобная разобщенность, вдобавок, способствовала более самостоятельному поведению населения северных территорий. Карательный “вразумляющий” поход с Халхи на Байкал или из Западной Монголии в Минусу - акции, несопоставимые по масштабу затрачиваемых средств, в том числе, времени. Это позволяло северным союзным племенам западного блока чувствовать себя гораздо самостоятельней, что, при умело проводившейся политике, вполне могло быть использовано тайной дипломатией противника.
Стратегическое превосходство халхаского блока не было абсолютным. В истории кочевых империй Центральной Азии были случаи, когда его владыки терпели поражение от своих западных соседей. Однако, эти случаи были определены или ослаблением центральной власти в результате междуусобиц (гибель Уйгурского Каганата), либо молниеносным походом западных племен против почивающих на лаврах собственной многолетней славы и могущества господ устоявшихся степных государств (возвышение тюрков). В условиях же длительной позиционной войны описанные выше преимущества восточного блока приобретали решающее значение. Как писал, практически, современник событий величайший военный теоретик Сунь-Цзы “тот, у кого мало шансов, не побеждает. Особенно же тот, у кого шансов нет вообще”.
В общем, подобно немцам, в прошлом веке проигравшим стратегически одну войну в 1914 году, а вторую в 1941, в период максимальных успехов своих армий, восточные индоевропейцы обрекли себя на изгнание из Центральной Азии в конце II тысячелетия до нашей эры. И те и другие не заняли стратегические центры регионов - одни потому, что не смогли, другие потому, что не посчитали это необходимым. Справедливости ради, надо сказать, что восточные индоевропейцы и не могли осознать стратегическое значение Халхи - разумеется, не в силу своей примитивности, а из-за отсутствия достаточной информации, чтобы представить себе картину в целом. Однако, начиная именно с этого момента, высочайшие боевые качества войск, и несомненное искусство и боевой опыт военачальников могли только отсрочить окончательную военную катастрофу.


V

Халха ждала своего стратегического гения. Он появился в конце III века. События, последовавшие за этим достаточно хорошо известны, и пересказывать их нет особого смысла. Хотелось бы обратить внимание только на четкую продуманную последовательность непростых военных операций Мо-дэ и выбранный им оптимальный способ их проведения.
<< 14. Вообще, война Мо-дэ за гегемонию в центральноазиатских степях, на тех этапах, которые освещены источниками, может считаться хрестоматийным примером применения “стратегии непрямых действий” (Бэзил Лиддел-Гарт, см. данного автора “Энциклопедия военного искусства”; (Военно-историческая библиотека; издательство АСТ, Москва; TERRA FANTASTICA, СПб; 1999). Начиная, хотя бы, с того, что все его действия полностью подчинены главному постулату этой стратегии – “цель войны – добиться лучшего состояния мира, хотя бы только с вашей точки зрения”.>>
Сначала - установление бесспорного лидерства хунну в халхасском блоке. Здесь главная операция - молниеносный удар по дунху, бдительность которых усыплена демонстративной податливостью хуннов перед лицом их претензий. После этого - первый и, судя по всему, не особенно серьезный удар по юэчжам, которых Мо-дэ временно “отогнал”. Затем концентрация сил на китайской границе, решительная победа и предложение противнику, потерпевшему в этой кампании серьезное поражение, достаточно мягких и приемлемых для него условий мира. И лишь после этого, обеспечив свой фланг и тыл, изнурительная, “позиционная”, растянувшаяся на несколько десятилетий война с юэчжами - главная на том этапе война хуннов, где было поставлено на карту не более не менее, как господство в Центральной Азии. Безусловно, Мо-дэ был выдающимся политиком и стратегом, даже не только в центральноазиатском масштабе. Он сумел осознать главную геополитическую задачу, не убояться ее экстраординарной сложности и последовательными выверенными безошибочными действиями решить ее. У него в Центральной Азии было много талантливых последователей, в какой-то мере к ним относится даже великий Чингис-Хан. Но Мо-дэ был первым. Поэтому он гениален.
Мы очень мало что знаем о ходе хунно-юэчжийской войны. Судя по ее длительности, юэчжи последовательно вытеснялись со своих территорий. Попутно были покорены или нейтрализованы их северные союзники. До победного конца - полного разгрома юэчжей и ухода их основной массы из центральноазиатских степей - она была доведена уже его сыном и преемником Лаошань-шаньюем. Глубокое понимание стратегической ситуации продемонстрировал и он. Во время их отхода за Цунлин им было сделано все, чтобы не дать юэчжам зацепиться за оазисы Западного края.
<< 15. Хунны попытались уничтожить юэчжей на отходе, но это им не удалось. Тогда хуннские отряды блокировали все пути в Западный край, справедливо полагая, что среди людей, близких по происхождению и языку, юэчжи могут найти необходимую им поддержку. На самом деле, как показали дальнейшие события, худшие опасения Лаошаня вряд ли бы оправдались. Политически Западный край - цепочка самостоятельных владений в оазисах между горами и пустыней. Для правителей этих владений конфликты с соседями всегда значили больше, чем перипетии большой политики. И крупные державы Центральной Азии - Китай, Хунну и т.д. рассматривались ими, в свою очередь, в качестве инструмента для решения собственных локальных проблем. Единая поддержка Западного Края - вещь просто недостижимая. Даже сейчас Синьцзян, с его уйгурским сепаратизмом – немалая головная боль для Китая.>>
II век до нашей эры в Центральной Азии - вне всякого сомнения, век Хунну. Держава, население которой более чем на порядок (!) меньше населения Китая, держит себя на равных с Империей Хань, неоднократно подтверждая свое могущество в ходе военных конфликтов. Абсолютная гегемония в центральноазиатских степях позволяет хуннам вести активную внешнюю политику в Западном Крае. Здесь еще один источник благ оседлоземледельческой цивилизации. И здесь, что самое основное, кратчайший путь к цивилизациям Индии, Ирана, Ближнего Востока, Средиземноморья. Великий Шелковый Путь.
Само собой, Китай не мог остаться в стороне. Начинается борьба за Западный Край. В условиях военно-стратегического паритета Хань и Хунну и своеобразного “пакта о ненападении” на главном, ордосском направлении, конфликт на периферии Центральной Азии становится до поры до времени устраивающей обе державы формой противостояния. Мы не будем описывать подробности этого конфликта - это давно уже сделано Львом Гумилевым. Тем более, что вскоре между Китаем и хуннами военные действия были открыты по всем фронтам.
И здесь нельзя не отдать должного императору У-Ди. Военные операции его военачальников по большей части блистательно проваливались. Целей, поставленных им, он до конца жизни не достиг. И, все же, он обладал великолепной стратегической интуицией. Правильно оценив соотношение сил, он попытался реализовать безусловное экономическое и ресурсное превосходство Китая. Началась война - долгий, “вязкий” обмен ударами. Вытеснив хуннов из южных степей, он лишил их значительной части позиционных преимуществ. Активной “непрямой” деятельностью в Западном Крае, даже пусть ценой сверхнапряжения сил империи, он связал хуннов в Синцзяне, надолго замкнув их внимание на этом регионе. После этого гибель империи хуннов была, практически, уже предопределена. Отдельные блестящие военные победы не могли переломить общей тенденции.
К началу второй половины I века до нашей эры превосходство Китая стало предельно ясным. Военно-стратегический паритет ушел в прошлое. Все попытки вернуть южные степи не принесли успеха. Воспользовавшись напряжением сил хуннов на других фронтах, отложились ухуани с сяньби на востоке. Это привело к необходимости воевать или, про крайней мере, держать силы на трех фронтах одновременно. Однако, много хуже были отдаленные последствия этого, о чем далее.
Фактически, с этого времени, правящая элита Империи Хунну оказывается перед выбором между плохим и очень плохим. Война с Китаем бесперспективна, и добиться мира можно только подчинением. Остается либо стать федератами империи, либо откатиться на долгое время на север, лишив себя постоянной подпитки материальными благами китайской цивилизации.
Начинается перманентное деление Хунну на “южных” и “северных” хуннов, выбирающих тот или иной вариант политики. Деление это ни в коей мере не окончательное, между двумя племенными союзами происходят постоянные переходы населения. Более того, когда на рубеже тысячелетий резко ослабевает Хань, на базе Южного Хунну вновь возрождается единая степная империя и около полувека мы наблюдаем своеобразный “серебряный век” хуннской государственности.
И тем не менее. Временное ослабление - только временное. Вскоре все вернулось на круги своя, и события неумолимо двинулись в том направлении, куда они только и могли двинуться. Очередной раскол середины I века нашей эры оказался последним. Хуннам вновь пришлось делать нелегкий выбор между двумя модусами своего дальнейшего существования.
Беда в том, что оба пути приводили прямиком в стратегическую воронку.
<< 16. Определение воронки согласно С. Переслегину: “Зафиксируем исходное и конечное - желательное - состояние системы. Рассмотрим пути, связывающие первое состояние со вторым. Чем больше независимых путей может быть найдено, тем выше размерность пространства решений. Если в какой-то ситуации решение единственно, пространство решений называется вырожденным. Если решения нет вообще, пространство называется сингулярным. Класс решений, при котором пространство решений с каждым шагом уменьшает размерность, носит название воронки. Если пространство на дне воронки сингулярно, воронка называется фатальной”.>>
Историческая фатальность первого пути была ясна, я полагаю, и самим хуннам. Поселение в пограничных областях империи в перспективе должно было привести либо к постепенной ассимиляции и полной утрате национальной и культурной идентичности, либо к геройской погибели в китайских междоусобных войнах. Тем не менее, обаяние китайской цивилизации было велико, и та часть, которая впоследствие получила название “южных хуннов”, пошла на это.
Менее очевидна была стратегическая воронка “северных хуннов”. Казалось бы, уйдя на север, и используя ресурсы лесной зоны, можно было бы залечить раны и снова попытать счастья в войнах.
Отход на север не решал только одной, но зато самой главной проблемы правящего дома Хунну. В клановом прото- или раннефеодальном милитаризованном обществе правителям необходимо постоянно поддерживать свой престиж. Это решается либо военными победами, и тогда подданные получают часть военной добычи сообразно своему месту в иерархии, либо масштабными раздачами предметов престижа, восходящими еще к потлачам первобытного общества. В противном случае их ждет неминуемое смещение, как правило, со смертельным исходом. Таков закон, и от него никуда не деться.
Собственно, такое положение, может быть, лишь менее драматическое, занимают и правители меньших рангов (например, вожди отдельных племен или кланов), получая от правителя более высокого ранга средства для аналогичных “потлачей” уже в среде своих подопечных. Подобная ступенчатая дистрибуция сверху вниз характерна для милитаризованных протофеодальных обществ вообще. Поэтому, в частности, мотивы первоначального стратегического выбора варианта развития представляются несколько менее “идеологичными”, а сам этот выбор – значительно менее “демократичным”, чем полагает Лев Гумилев. Этот выбор осуществляется самим правителем или “шорт-листом” ближайших олигархов, а не “лонг-листом” всей аристократической элиты общества. И самой тяжелой гирей на этих весах, несомненно, является главная задача любого правительства - удержать собственную власть. Активный слой аристократии (возможно, за небольшим исключением) всегда будут успокоен при правильном выборе стратегии, поскольку поток материальных благ через дистрибутивную систему не обмелеет, позволяя им крепко держаться у кормила власти в своем улусе.
Южные хунну решали эту проблему за счет получаемых подарков из империи Хань. У северных хуннов этого выхода не было. А сами они были народом, избалованным масштабами военной добычи в войнах недавнего прошлого. Можно было бы награбить пушнины у лесовиков и торговлей или обменом получить драгоценности империи. Но в Китае эту ахилессову пяту хуннов понимали не хуже их самих, и приграничные рынки, даже в эпоху наивысшего могущества хуннов, открывали только в самых критических для империи ситуациях.
Выход был один - Западный Край. Только там можно было войной или торговлей получить то, в чем так нуждалась хуннская элита. Естественно, хунны резко активизируют свои усилия в этом направлении и временами добиваются там значительных успехов. Беда в том, что эти тактические успехи все глубже увлекают их в воронку стратегического поражения в степях Центральной Азии.
В условиях возросшей активности на западе ослабляется военная деятельность хуннов на востоке. Более того, на запад дрейфует и сам центр позиции хуннов. Внешне это выражается в переносе ставки шаньюя ближе к главному театру военных действий - сначала к Бэйшаню, затем в Джунгарию. Все это вполне разумно в условиях затяжной борьбы за Западный Край.
Однако, в результате этого смещения поднимают голову и набирают силу племена Манчжурии и, отчасти, Восточной Монголии - сяньби. Потомки дунху, потерпевших в свое время поражение от хуннов, и отложившихся от степной империи в первой половине I века до нашей эры, они образовали свой, дальневосточный территориальный блок в восточных степях (см. таблицу и примечание 21). По мере западного дрейфа хуннов, они все более и более набирают силу. В войне 87-93 года, вместе с Китаем, они наголову разбивают северных хуннов, захватывают Халху и подчиняют себе значительные силы побежденных. Остатки хуннов откочевывают в Джунгарию. Так воспроизводится стратегическая ситуация трехсотлетней давности, только теперь хунны находятся в проигрышной позиции. Их конец, как самостоятельной степной империи Центральной Азии, предрешен окончательно.
Этот финал затягивается более чем на пятьдесят лет. Опираясь на Джунгарию, Семиречье и прилегающие территории, пережившие катастрофу хунны совершают свой последний военный подвиг - выдавливают империю Хань из Западного Края (попутно, правда, пытаясь как-то наладить с ней отношения). В общем, хуннам грустно совсем покидать места славы их предков, и они стараются изо всех сил удержаться на узкой грани между Срединной и просто Средней Азией с Казахстаном. Но у сяньби появляется Таншихай - достойный последователь Мо-Дэ, и на этом все кончается. Часть уцелевших после разгрома Таншихаем хуннов образует небольшую и зависимую орду Юэбань в Семиречье, часть бежит в урало-казахстанские степи. История центральноазиатской державы Хунну кончилась.


VI

Мы остановились на истории хунну для того, чтобы на конкретном примере проиллюстрировать, как в истории Центральной Азии реализуются стратегические преимущества той или иной позиции. Собственно, можно было выбрать любую другую степную державу - Тюркские или Уйгурский Каганаты, Монгольскую империю, Государство Жужань, Джунгарское ханство и т. д.
Какие выводы можно сделать из этих историй?
Первое. Мы уже говорили о трех центральноазиатских блоках, имеющих схожую территориальную структуру. Теперь еще раз подчеркнем их особенности, четко сказывающиеся на исторических процессах.
Восточный (манчжурский) блок. Относительно мягкий климат, благоприятствующий не только скотоводству, но и земледелию. Большие, по сравнению с другими блоками, возможности развития городской цивилизации. Из-за отсутствия пустынной полосы относительно легко доступен китайским войскам. Выходцы отсюда, в первую очередь, стремятся не к установлению господства в степях, а к захвату территорий в Северном Китае и основанию здесь своей государственности. Благоприятна ситуация, когда кочевые государства центрального блока ослаблены или заняты войной на западе.
Центральный (халхаский) блок. Идеальная позиция для господства во всех центральноазиатских степях. Особенно, во время относительной слабости Китая. В период своего усиления Китай обладает возможностью организовывать достаточно разрушительные походы в Халху.
Западный (джунгаро-алтайский) блок. Уязвимая позиция по отношению к халхаскому блоку, в первую очередь из-за разобщенности территорий. Поэтому, при наличии у кочевых государств Халхаского блока политической воли к длительному военному противостоянию, практически обречен на поражение. Легкая связь с Западным Краем. По отношению к Китаю позиция менее уязвима, чем у Халхи. Поэтому, в период его усиления, здесь больше возможности существования независимых степных держав. С этой позиции открыты ворота в западные степи - есть куда отступать и бежать.
Эти позиции обуславливают ряд стандартных ситуаций, разворачивавшихся в степях Внутренней Азии на протяжении двух с лишним тысячелетий:
а) захват господства в степях, опираясь на Халху (хунны, Таншихай, жужани, тюрки после разгрома жужаней, уйгуры, монголы);
б) захват части центральноазиатских степей и территорий в Северном Китае, опираясь на Манчжурию, происходит при ослаблении Халхи (сяньби, кидани, чжурчжени, манчжуры);
в) уход в джунгарско-западномонгольские степи или возникновение там самого сильного кочевого государства при усилении Китая (хунну, кидани, найманы, джунгары).
При невозможности или сильной затруднительности удержания позиции в джунгарских степях (а этим все рано или поздно и кончается, по причинам, указанным выше), племена отступают, а чаще - бегут за Джунгарские ворота.
Все это и приводит к тому феномену, который в свое время был назван Львом Клейном “генератором народов”. На взгляд жителей Запада Центральная Азия, действительно, представляет собой этакий кипящий котел, “черный ящик”, невесть как работающий, но работающий исправно, откуда время от времени вырываются полчища варваров, наводя ужас на окружающие степь народы.
Я полагаю, что нам удалось показать, как запускается общий механизм работы этого “черного ящика” с началом скифского времени. Затем его основные двигатели - жесткая конкуренция за доступ к благам китайской цивилизации, “западный дрейф” племенных объединений и уязвимость позиции на западе Срединной Азии - начинают исправно действовать. Разумеется, в каждом конкретном случае цепь исторических событий отличается большим или меньшим своеобразием.
Далее мы рассмотрим, почему разбитым в Центральной Азии племенам удается уйти на тысячи километров и стать “бичом божьим”, “Гогом и Магогом” для оседлоземледельческих цивилизаций. Но, перед тем, как проститься с эти регионом, уделим немного внимания его окраинам.
Есть еще две совершенно особенные территории в центральноазиатских степях. Это горно-степной Тибет и Минусинская котловина. Оба этих региона в большой степени самодостаточны и самостоятельны. Каждый из них всего один раз в историческое время представлял собой активную военно-политическую силу в Центральной Азии. Интересно, что период их активности - VIII-X века - совпадает.
Окраинное положение и труднопроходимость естественных преград, отделяющих эти регионы от основного массива степей, сделала их, в противоположность центральноазиатскому “генератору народов”, своеобразными “отстойниками”. Отсюда не выходят в поисках новых земель, сюда приходят и остаются. “Малоподвижность” образа жизни ведет к реализации скрытых потенций в культуре. В частности, это обусловило здесь появление своеобразных культур с развитой религиозной и мистической составляющей. Только в Минусе это относится к более ранним эпохам - III-I тысячелетия до нашей эры, в Тибете же этот процесс, видимо, только начинается в скифское время. Впрочем, Тибет настолько малоисследован, что сказать что-либо определенное о его древностях ранних эпох крайне затруднительно.


VII

Мы остановились в Джунгарских воротах, на рубеже между Внутренней Азией и Казахстаном. На этом рубеже, опираясь, с одной стороны, на Джунгарию, с другой - на Семиречье, пытались удержаться многие степные племена - от хуннов, а, вероятно, даже юэчжей, до джунгар. Как правило, создать устойчивое сильное независимое государство им не удавалось. В самом лучшем случае время существования этих политических образований не превышало полувека. (Сказанное не касается государств, включавших территории Джунгарии и Семиречья, но базировавшихся, в первую очередь, южнее, в земледельческих оазисах востока Средней Азии и Синьцзяна, как государство кара-китаев или Чагатайский улус). Исключение представляют лишь джунгары, ханство которых просуществовало более полутора веков. Однако, для того был уникальный расклад сил. Рост Джунгарского ханства происходил практически одновременно с ростом государства маньчжуров, восточные монголы в Халхе и южные - в Иньшане и Ордосе были вовлечены, в первую очередь, в маньчжурские войны, и только к концу XVII века, после окончательного покорения Халхи, Цинская династия приступила к серьезной борьбе с джунгарами. Через полвека с небольшим последняя великая кочевая империя Евразии погибла.
Естественно, такая остановка на рубеже Имауса , если только она была возможна, делалась вовсе не для того, чтобы… Продолжение »